Терри Гиллиам о своём культурном наследии: «Я ответственен за QAnon»

Терри Гиллиам всегда понимал, что «Страх и ненависть в Лас-Вегасе» оставит куда более заметный культурный след, чем показывали его скромные кассовые сборы. Но он никогда не думал, что фильм превратится в своего рода основополагающий текст для правых конспирологов «в фольге на голове».

«Я ответственен за QAnon», — говорит он, словно сам не веря собственным словам, имея в виду аморфное конспирологическое движение, которое ухватилось за идею адренохрома — вымышленного галлюциногена, придуманного Хантером Томпсоном, а затем усиленного и переосмысленного в экранизации Гиллиама 1998 года.

«Они настолько, бл..ь, тупые», — добавляет он, смеясь.

«Это безумие. Адренохром — полная выдумка: Хантер начал эту историю, а мы просто продолжили. Но что интересно в QAnon — это вера в тайные заговоры и скрытое управление. Всё совсем не так.

Мир куда хаотичнее, чем они себе представляют. В действительности это желание верить в порядок — перенесённая вера в Бога, только Бог был куда более широким и терпимым, чем тот мир, о котором они говорят».

Именно эта характерная для нашего времени безумная смесь идей заставила Гиллиама отказаться от того, что он называет «антисоциальными медиа», хотя избежать их влияния на себя он всё равно не смог.

«Мир не так уж сильно изменился, но изменились люди», — вздыхает он.

Говоря о риторике против прививок, он продолжает: «Это сводит меня с ума. Я рос в эпоху полиомиелита — вакцины остановили болезнь.

Сейчас полиомиелит растёт в Газе. Корь — в Техасе. И вот это всё — про графен, про заговоры, что Билл Гейтс вживляет нам металл, чтобы контролировать нас. Это безумие».

Оглядываясь назад, чувствует ли он себя «самым американским из британских режиссёров» или «самым британским из американцев»?

«Ни тем, ни другим», — отвечает он. — «Если уж честно, так это Ридли Скотт».

«Я — иммигрант-режиссёр, — продолжает Гиллиам. — Я человек “на границе”. Я живу в Англии дольше, чем прожил в США, но до конца избавиться от американского акцента и той американской энергии я так и не смог. Впрочем, Станли Кубрик тоже не смог».

Два американских эмигранта на протяжении лет обменивались телефонными звонками, но так ни разу и не встретились. Эти разговоры почти привели к совместной работе.

«Когда Кубрик снимал “Сияние”, он позвонил мне, потому что ему понравился “Бармаглот”, — вспоминает Гиллиам.

Ему понравилась визуальная структура, и он хотел, чтобы я помог найти художника-постановщика, который работал бы так, как ему нужно. У него были каталоги дверных косяков, оконных рам, всего подряд. Он хотел человека, который мог бы сидеть рядом, пока он показывает пальцем и говорит: “Вот это, это, это, это”, — а потом уйти, нарисовать всё идеально за пятнадцать минут и принести обратно».

Гиллиам попытался.

«Я месяц спрашивал всех, кого знал. Никто не хотел с ним работать. Он был тяжёлым человеком».

Гиллиам также рассказал о статусе своего давнего проекта — библейской фарсовой картины «Карнавал под конец света», в которой Джонни Депп должен сыграть Сатану, отвечающего за спасение человечества.

Хотя проект недавно продвинулся и даже начал искать локации в Италии, он снова встал.

«Я всё ещё жду деньги», — говорит он, объясняя это изменениями в итальянских налоговых льготах для международных проектов, которые сократили на 10%.

И всё же Гиллиам остаётся невозмутим. «Мир не всегда даёт мне то, что я хочу, — пожимает он плечами, — но иногда он даёт мне что-то лучше».