Плисецкая без цензуры: как балерина уничтожала соперниц и выбирала платья по одному вырезу

К столетию Майи Плисецкой “Коммерсант” впервые опубликовал фрагменты интервью, записанного в Москве в 2012 году. Разговор с балериной так и не вышел при её жизни — публикацию тогда отклонил супруг Родиона Щедрина. В этих откровенных воспоминаниях Плисецкая говорит о себе не как о легенде балета, а как о женщине, прожившей трудную и очень яркую жизнь.

«Любовью не шутят»: детские впечатления

Плисецкая вспоминала, что в детстве балет интересовал её мало — несмотря на то что тётя Суламифь была примой Большого театра.

Маму-актрису немого кино она смотрела со слезами: «Она была прокаженной, её сжигали, топтали лошади — сплошные кошмары».

Настоящее увлечение пришло из драматического театра, куда её водила другая тётя, актриса Елизавета.

После спектакля «Любовью не шутят» пятилетняя Майя разыгрывала дома героиню так долго и подробно, что отец не выдержал и шлёпнул — а утром услышал от дочери важное: «Любовью не шутят». Фраза, по её словам, стала семейной.

Учителя, характеры и балет без романтики

Плисецкая резко и точно описывала балетную среду.

Она вспоминала короткую работу с Агриппиной Вагановой, её острый язык и безошибочные замечания: «Скажет — и сразу всё на место становится».

Но сотрудничество сорвалось: Лавровский пригрозил лишить её сцены в Большом, если она будет репетировать с Вагановой.

Зато балерина не скрывала иронии по поводу других педагогов: «Мы стояли с вывороченными руками, с горбатыми спинами… Я лишь через пятнадцать лет работы стала соображать, что к чему».

Коллег она тоже оценивала честно: Семёнову — за мощь, Головкину — за тяжесть, Лепешинскую — за несоответствие сценическому возрасту.

Об Улановой говорила иначе — с уважением, но точно: та «прятала недостатки всю жизнь».

Красота по-советски

Она подробно вспоминала, как в послевоенные годы артистки делали макияж: тушь из грима и мыла, тон «как штукатурка», снятие грима вазелином и жёстким лигнином. «И всё так: и примы, и кордебалет».

Кремами Плисецкая начала пользоваться только в 1990-е.

Позже открыла для себя японскую косметику, но в Мюнхене обходилась без процедур: «Не говорю по-немецки».

В макияже много лет оставалась верна одной детали: «В 1960-е, когда снималась у Аведона, сделали полоску у глаз. Так я и крашусь до сих пор».

Мода, Дитрих и дефицит

Желание наряжаться возникло только в конце 1940-х, хотя денег было мало. В Москве покупали одежду у перекупщиц — у одной из них, Клары, были платья, которые Плисецкая вспоминала с нежностью.

Идеалом стиля была Марлен Дитрих. Гарбо, по её словам, казалась «слишком напыщенной».

С гастролей артисты везли немного — хорошие вещи стоили дорого, а гонорары были ничтожными: «Я получала 40 долларов за “Лебединое озеро”, это считалось неплохо. А бифштекс стоил доллар».

Карден: дружба на всю жизнь

Главный поворот в моде произошёл после встречи с Пьером Карденом в 1971 году на Авиньонском фестивале. Плисецкая вспоминала, как танцевала «Умирающего лебедя» под проливным дождём, не сходя со сцены, а зрители «из солидарности сложили зонты».

После выступления Надя Леже познакомила балерину с Карденом — так началась их многолетняя дружба. Он создавал костюмы для её балетов и целиком определил её гардероб: «Мне идёт только Карден».

Щедрин, рассказывала она, сам выбирал ей наряды: «Он покупает 90 процентов моих платьев».

О драгоценностях, быте и выборе

Плисецкая говорила, что платья любит больше украшений: «Мне их дарят, а я передариваю». В жизни предпочитала серебро и минимум аксессуаров.

О прическах тоже говорила просто: «Мне никак не идёт большая голова».

В последние годы она почти не занималась гимнастикой: «Можно хоть сейчас позволить себе делать то, что хочется, то есть полениться?»